– Заткнись, – рявкнул Куртсингер. Он дико вытаращился на Оттави. – Мы не хотим слушать.
– У нас вряд ли будет другая возможность, мой дорогой Джеймс, – ответил Оттави с высокомерной вежливостью. – Не думаешь ли ты, что нам следует признать всю правду? Мы в отчаянном положении!О да, друзья мои. Нам всем надо пасть на колени и исповедаться!
– Да, да, – сказала Стефани. Она пыталась встать, но нога не слушались ее. Ее платье, расстегнутое сзади, намеревалось сползти.
Двоскин потянул ее обратно в кресло.
– Мы будем здесь всю ночь, – сказал он. Эмили хихикнула. Оттави бесстрашно продолжал.
– Сдается мне, – сказал он, – он,возможно, единственный невинный среди нас. – Оттави указал на Марти. – Вы только взгляните на него. Он даже не знает о чем я говорю.
Все эти замечания начинали раздражать Марти. Однако связываться с адвокатом сейчас не имело смысла – удовольствие было бы хоть и драгоценным, но слишком коротким. В своем теперешнем состоянии Оттави свалился бы от одного удара. Его мутные глаза смотрели почти что безумно.
– Вы разочаровываете меня, – прошептал Оттави с неподдельным сожалением в голосе. – Я думал, что мы кончим лучше...
Двоскин встал.
– У меня есть тост, – объявил он. – Я хочу выпить за женщин.
– Вот это идея, – сказал Куртсингер. – Но нам требуется вдохновение. – Ориана сочла это замечание самой смешной шуткой за весь вечер.
– За женщин! – провозгласил Двоскин, поднимая бокал. Но никто не слушал. Эмили, бывшей так долго тихим ягненком, вдруг взбрело в голову раздеться. Она оттолкнула кресло назад и расстегивала блузку. Под ней у нее ничего не было, соски ее казались напомаженными, словно она готовилась к этому представлению. Куртсингер зааплодировал, голоса Оттави и Уайтхеда слились в хор подбадривающих замечаний.
– Ну что ты скажешь? – обратился Куртсингер к Марти. – Она твоего типа? Смотри-ка какое все это у нее, это ведь все ее, правда, прелесть?
– Хочешь потрогать? – предложила Эмили. Она сорвала свою блузку и теперь была полностью обнажена по пояс. – Давай-давай, – сказала она, беря руку Марти и, прижимая ее к своей груди, водя ей по кругу.
– О да, – протянул Куртсингер, скалясь на Марти. – Ему нравится. Я вам точно говорю, ему нравится.
– Конечно, нравится, – услышал Марти голос Уайтхеда. Он бросил нетвердый взгляд в сторону старика. Уайтхед встретил его прямо – в прищуренных глазах были усмешка и возбуждение. – Ну давай, – сказал он. – Она вся твоя. Она здесь именно для этого.
Марти слышал слова, но не мог понять их смысла. Он дернул руку от тела девушки, словно обжегся.
– Идите к черту, – сказал он.
Куртсингер поднялся.
– Ну не будь ты таким вредным, – упрекнул он Марти, – мы просто хотим посмотреть, на что ты годишься.
За столом Ориана опять начала хохотать, Марти не был уверен, над чем. Двоскин стучал ладонью по столу, бутылки подпрыгивали в такт.
– Ну же, – сказал Марти Уайтхед. Они все смотрели на него. Он повернулся к Эмили. Она стояла в ярде от него, пытаясь стянуть юбку. В ее эксгибиционизме определенно было что-то эротическое. В штанах Марти затвердело, его голова затвердела тоже. Куртсингер обнимал Марти за плечи и пытался снять с него пиджак. Ритм, отбиваемый Двоскином (теперь уже и Оттави присоединился к нему) на столе, бешеным танцем стучал в голове Марти.
Эмили удалось справиться с юбкой и теперь она валялась у нее под ногами. Не останавливаясь, она стянула трусики и предстала перед всей собравшейся компанией одетая только в жемчуга и туфли на высоких каблуках. Обнаженная она выглядела достаточно молодо – лет четырнадцать, может быть, пятнадцать. Кожа ее была сливочного цвета. Чья-то рука – «Наверное, Орианы», – подумал Марти – ласкала его возбужденный член через штаны. Он повернул голову: это была совсем не Ориана, а Куртсингер. Он оттолкнул руку. Эмили подошла к нему совсем близко и принялась расстегивать его рубашку снизу. Он пытался сказать что-то Уайтхеду. Слова еще не пришли к нему, но он страшно хотел найти их, – хотел сказать старику, каким мошенником он оказался. Даже больше, чем мошенником, – просто мерзавцем, подонком с грязными мыслями. Так вот зачем его пригласили сюда, поили вином и развлекали грязными беседами. Старик хотел видеть его голым и трахающимся.
Марти второй раз оттолкнул руку Куртсингера – прикосновение было уж слишком искусным. Он взглянул через стол на Уайтхеда, наливавшего себе еще один бокал вина. Взгляд Двоскина был прикован к наготе Эмили, Оттави – к Марти. Оба перестали барабанить по столу. Состояние адвоката говорило само за себя – он был мертвенно бледен, на лице выступил неприятный пот.
– Ну давай, – прерывисто дыша, сказал он, – давай возьми ее. Устрой нам запоминающееся представление. Или у тебя нет ничего стоящего показать?
Марти услышал предложение слишком поздно, чтобы ответить: голая крошка снова прижалась к нему и кто-то (Куртсингер?) пытался расстегнуть верхнюю пуговицу его брюк. Он предпринял последнюю, неловкую попытку восстановить равновесие.
– Прекратите, – прошептал он, глядя на старика.
– А в чем проблема? – легко спросил Уайтхед.
– Шутка закончена, – сказал Марти. Рука уже проникла в его штаны, добираясь до члена. – Да отъебись ты от меня! —Он отпихнул Куртсингера с большей силой, чем собирался. Здоровяк споткнулся и отлетел к стене. – Что случилось с вами, люди?
Эмили шагнула назад, чтобы уклониться от его молотящей воздух руки. Вино кипело в его животе и горле. Его штаны поднимались впереди бугром. Он знал, что выглядел абсурдно. Ориана все еще смеялась, и не только она, Двоскин и Стефани смеялись тоже. Оттави просто смотрел на него.