Проклятая игра - Страница 65

– Я оставил позади боль, – учтиво объяснил он. – Ничего не болит, что бы я ни делал с собой. Пожиратель Лезвий ничего не чувствует.

Он был совершенно голый под штанами.

– Видишь? – гордо спросил он.

Она видела. Его лобок был чисто выбрит и вся область была покрыта самоистязающими украшениями. Крючки и кольца пронзали кожу низа его толстого живота и гениталий. Его яички щетинились иглами.

– Потрогай, – пригласил он ее.

– Нет... спасибо, – ответила она.

Он нахмурился; его верхняя губа задралась, показывая зубы, которые на фоне его бледной кожи выглядели желтыми.

– Я хочу, чтобы ты потрогала меня, – произнес он и протянул руку к ней.

– Брир.

Пожиратель Лезвий замер. Только глаза метались из стороны в сторону.

– Оставь ее.

Она слишком хорошо знала голос. Это был Архитектор, гид ее галлюцинаций.

– Я не причинил ей вреда, – промямлил Брир. – Правда? Скажи ему, что я ничего тебе не сделал.

– Прикройся, – сказал Европеец.

Брир подхватил штаны, как мальчишка, которого застали за мастурбацией, и отошел от Кэрис, бросив ей конспиративный взгляд. Только тогда говорящий вошел в комнату. Он был выше, чем она ожидала, и более печальный.

– Прошу прощенья, – произнес он. Его тон был тоном метрдотеля, извиняющегося за неловкого официанта.

– Ей было плохо, – сказал Брир. – Поэтому я вломился.

– Плохо?

– Она говорила со стеной, – похвастался он. – Звала свою мать.

Архитектор немедленно понял обстановку. Он пронзительно посмотрел на Кэрис.

– Ты видела?

– Что это было?

– Ничего такого, что заставило бы тебя еще раз пострадать, – ответил тот.

– Здесь была моя мать. Иванджелина.

– Забудь обо всем этом, – произнес он. – Этот ужас для других, не для тебя.

Его мягкий голос был почти гипнотическим. Ей было тяжело вспомнить свои кошмары – его присутствие обрывало память.

– Я полагаю, что тебе следует пойти со мной, – предложил он.

– Почему?

Твой отец собирается умереть, Кэрис.

– Он?

Она словно отделилась сама от себя. Страхи были частью прошлого в его обходительном присутствии.

– Если ты останешься здесь, ты только пострадаешь вместе с ним, а это не нужно.

Это было заманчивое предложение: никогда больше не быть под пятой старика, никогда не выносить его поцелуи, вкус которых так стар. Кэрис взглянула на Брира.

– Не бойся его, – уверил ее Архитектор, кладя руку на ее шею. – Он ничто и никто. Со мной ты в безопасности.

– Она может сбежать, – запротестовал Брир, когда Европеец позволил Кэрис пойти в ее комнату, чтобы забрать вещи.

– Она никогда не оставит меня, – ответил Мамулян. – Я никогда не причинил ей ничего дурного, и она об этом знает. Когда-то я держал ее на этих руках.

– Она была голая?

– Крошечная и такая ранимая, – его голос упал до шепота, – она заслуживает лучшего, чем он.

Брир не ответил ничего – он просто стоял, нагло слонившись к стене, вычищая засохшую кровь из-под ногтей лезвием. Он портился быстрее, чем ожидал Европеец, о надеялся, что Брир доживет до того, когда весь этот хаос закончится, но, зная старика, его льстивость и уклончивость. Он начинал думать, что то, что должно было занять дни, видимо, займет недели, а к этому времени состояние Пожирателя Лезвий будет действительно плохим. Европеец чувствовал себя усталым. Поиск замены Брира и управление ею могло бы истощить его и без того убывающую энергию. Он услышал, как Кэрис спускается вниз по лестнице. В некотором смысле ему было жалко терять шпиона во вражеском лагере, но могло произойти слишком много изменений, если он не заберет ее. Во-первых, она знала его более глубоко, чем, возможно, она полагала. Она инстинктивно чувствовала его страх перед плотью: об этом говорила мудрость, с которой она выпихивала его, когда они были вместе со Штрауссом. Она также знала о его усталости, его колеблющейся вере. Но была еще одна причина, чтобы забрать ее. Уайтхед говорил, что она – все, что у него есть. Если они заберут ее сейчас, Пилигрим останется один, и это будет агония. Мамулян верил, что она будет нестерпимой.

39

После исследования залитой потоками света поверхности участка, Марти так и не обнаружив Уайтхеда, поднялся наверх. Настало время нарушить указание Уайтхеда и поискать старика на запретной территории. Дверь в комнату в конце верхнего коридора за спальнями Кэрис и Уайтхеда была закрыта. Стиснув зубы, Марти подошел к ней и постучал.

– Сэр?

Поначалу внутри не было ни звука. Затем послышался голос Уайтхеда, слабый, словно он только что проснулся.

– Кто это?

– Штраусс, сэр.

– Входи.

Марти мягко толкнул дверь, и она отворилась.

Когда он воображал интерьер комнаты, то это всегда была сокровищница. Но правда была абсолютно противоположной. Комната была спартанской – ее белые стены и скудная обстановка производили холодное впечатление. Здесь была единственная драгоценность. У одной голой стены стоял алтарь – его роскошь была явно неуместна для столь строгого жилища. Центральная створка изображала величественно садистское распятие – золото и кровь.

Хозяин комнаты сидел одетый в роскошный домашний халат в дальнем углу комнаты за большим столом. В его взгляде, который он бросил на Марти, не было ни приветствия, ни обвинения, его тело располагалось в кресле, как мешок.

– Не стой в дверях, парень. Входи.

Марти закрыл за собой дверь.

– Я знаю, сэр, вы говорили мне никогда не подниматься сюда. Но я боялся, что с вами что-то случилось.

– Я жив, – сказал Уайтхед, поднимая руки. – Все в порядке.